Развитие детей ЭСТЕР
Облачный рендеринг. Быстро и удобно
от 50 руб./час AnaRender.io
У вас – деньги. У нас – мощности. Считайте с нами!
от 50 руб./час AnaRender.io
У вас – деньги. У нас – мощности. Считайте с нами!
Ермаков С.Г.
Москва, 2002 год
ОглавлениеКонстантин Эдуардович Циолковский — незаурядная личность. Это один из тех людей, которые не вписываются в традиционные представления человека об эволюции, геноме, порядке в природе. Феномен его жизни в полной противоречий судьбе, феноменальном успехе умственных достижений. Трудно указать в истории тех, кто бы совершил подобный по масштабу и парадоксальности подвиг. Опередив свое время, время своих потомков, и даже нашу современность начала XXI века, он стал одним из тех, кто заложил основы нашего будущего. Константин Эдуардович вошел в историю прежде всего как человек, который прорубил окно в космос. В период стойкости мнения о гусе, затрачивающем для полета 60 лошадиных сил, он не побоялся выступить с идеей космического полета. Но вместе с этой феноменальной прозорливостью до конца дней своих сохранял в веру в будущее дирижаблей, как наиболее перспективного средства воздухоплаванья.
1857 года, 17(5) сентября в селе Ижевском Рязанской губернии, в семье лесничего родился Константин Эдуардович Циолковский1. Судьба била открывателя космонавтики не один раз, и всегда жестко. В раннем детстве (в 6 лет) она отняла слух, лишив молодого Костю возможности заниматься в академических учреждениях. Играя на берегу реки, будучи от природы весьма бесшабашным, он умудрился провалиться под лед, получить скарлатину. Она дала осложнение на слух2. Этот удар судьбы предопределил темперамент юноши: всю жизнь он отличался застенчивостью, замкнутостью, склонностью находиться наедине с самим собой. Изза ослабленного слуха он получил отличные способности к кинестетическому творчеству: аппликации, вышивке, вязанию, клейке и пайке. Впоследствии эти умения сыграли исключительную роль, помогая ему выделывать из бумаги многочисленные модельки для аэродинамических испытаний.
В гимназии, куда отдал его отец в 1869 году, ему приходилось нелегко. В этот период его способности в математике тщательно скрывались застенчивостью, отсутствием интереса к школьным дисциплинам. Не в силах просто так сидеть на уроках, он, будучи «живчиком», задирал своих одноклассников, шалил. Все это пагубно сказывалось на его успеваемости и не окончив начальную школу, через два года он покинул стены гимназии. За время учебы Циолковский теряет мать.
Однако утаить склонность к математике от своих домочадцев он не мог. Отец заметил за ним склонность к математике и незаурядные интересы. В своей автобиографии Циолковский вспоминал: «Я еще давно делал опыты с разными животными, подвергал их действию усиленной тяжести на особых центробежных машинах. Ни одно живое существо мне убить не удалось, да я и не имел этой цели, но только думал, что это могло случиться. Помнится, вес рыжего таракана, извлеченного из кухни, я увеличивал в 300 раз, а вес цыпленка раз в 10; я не заметил тогда, чтобы опыт принес им какой–нибудь вред» 3 Циолковский сам смастерил себе токарный станок, что заставило Циолковского–старшего иначе взглянуть на сына. Через два года после отчисления из гимназии отец решает отправить Циолковского в Москву, где тот должен постигнуть азы математики, чтобы по возвращению заняться репититерством.
В Москве дела идут плохо. Конечно, устроиться в настоящий институт 16–и летнему Константину не суждено: проблемы со слухом, отсутствие начального образования. На деньги, переданные отцом, он снимает квартиру у хозяйки, зарабатывающей на жизнь стиркой белья. В маленькой комнате оборудует химическую лабораторию. Все время днем проводит в библиотеке, изучая линейную алгебру, химию, физику. Через год для него открывается простор интегрирования и дифференцирования: он самостоятельно осваивает основы интегральнодифференциального счисления.
Создание дома лаборатории — это наиболее характерный для Циолковского подход к гносеологии. В своей лаборатории он проверяет все те сведения, которые черпает из учебников химии и физики. Еще находясь в Вятке, просматривая учебник по землемерному делу, он заинтересовался определением расстояний до недоступного объекта. Соорудил астролябию и навел ее на ближайшую пожарную каланчу и установил: расстояние до каланчи 400 аршин. Затем проверил результат шагами — сошлось. Можно только догадываться о том, что творилось на душе у подростка после совпадения теории и практики. Будучи уже совсем взрослым, он написал: «с этого момента я поверил теоретическому знанию»4.
Через три года учебы Костя вернулся в Вятку, а еще через какое–то время Циолковские переехали в Рязань. В 1880 году Циолковский переезжает в Боровск, где сдает экзамены на учительское знание. Через определенное время поступает учителем в Воровское уездное училище Калужской губернии. 20 августа женится на Варваре Евграфовне Соколовой. В этом же году умирает его отец...
Работа в школе приносит мало денег, но массу удовольствия. Циолковский преподает математику и геометрию. Застенчивый учитель пользуется большой популярностью у учеников, его уроки увлекательны, т.к. редко урок обходится без демонстрации опытов. После школы Циолковский спешит домой. Здесь созданы условия для работы. Циолковский писал: «Я возвратился к своим физическим забавам и к серьезным математическим работам. У меня в доме сверкали электрические молнии, гремели громы, звонили колокольчики, плясали бумажные куколки»5.
Настольная книга Циолковского — университетский курс физики профессора Петрушевского. Она толкает его к созданию в 1881 году «Теории газов», первого своего труда. Известные теперешнему прилежному школьнику сведения из кинетической теории газов были получены им самостоятельно и тщательно выверены в домашней лаборатории. По счастливой случайности эти работы оказались в Петербурге, на рассмотрении у Русского физикохимического общества. «Хотя статья сама по себе не представляет ничего нового и выводы в ней не вполне точны, тем не менее она обнаруживает в авторе большие способности и трудолюбие, так как автор не воспитывался в учебном заведении и своими знаниями обязан исключительно самому себе»6. Из–за «дикости и неопытности», а также отсутствия средств7, Циолковский не вошел в Общество, хотя и был избран единодушно.
С этой поры связи Циолковского с ученым сообществом будут сохраняться на протяжении всей его жизни. Но всегда этому обстоятельству будет сопутствовать исключительная самостоятельность освоения неизвестного, в отличии, например, от научного творчества Эйнштейна. Попытка дать оценку такому подходу позволяет раскрыть удивительный внутренний мир одинокого изобретателя.
С одной стороны, полная самостоятельность в суждениях является большим тормозом и противоречит научным принципам познания, в основе которых лежит коллективный труд, выраженный в накоплении знаний и сохранении их для будущих поколений. С другой стороны, полное отсутствие психологической инертности, раскованность фантазии по части возможностей существования нового — важный плюс самостоятельных гносеологических изысков. Эта способность, а также «привычка мыслить и ко всему относиться иронически»8 лишала Циолковского признания в научных кругах, разбиваясь о стену прагматических интересов ученого большинства.
После успеха и разочарования с работой по кинетической теории газов, Циолковский не откладывая пишет следующую работу — «Механика подобно изменяемого организма». Она отправляется в тот же адрес, получая хорошую оценку Сеченова.
Вместе с тем, внимание Константина Эдуардовича сосредоточено на проблемах воздухоплаванья. Естественнонаучные увлечения Циолковского притягивают его внимание к организации тела птиц. В силу прозорливости ли, интуиции, или провидения, но, сам того не ведая, вслед за Леонардо Да Винчи, Циолковский видит в кинематике птичьего оперенья те черты, которые, по его мнению, определяют способность гуся развивать 60 лошадиных сил. В тот же период (1980–1981) он создает работу, которая получает название «Механика животного организма»9. Эта работа получила благоприятный отзыв И. М. Сеченова, и Циолковский был принят в Русское физико–химическое общество. Эта работа, воспринятая Сеченовым как труд по биологии, на самом деле открывает дверь перед Циолковского в мир воздухоплаванья. Он пишет:
«...абсолютная скорость движения животного в жидкой среде тем больше, чем больше его размеры.Вообще она изменяется пропорционально кубическому корню из размеров животного.
Большие рыбы двигаются быстрее малых. Большие инфузории, что видно в микроскоп, двигаются скорее малых. Голубь быстрее воробья; орел быстрее голубя; воробей быстрее крылатого насекомого.
Если на практике найдутся уклонения, то это зависит от неполного подобия животных; так как на скорость движения имеет огромное влияние форма тела и другие причины. Приведу в пример тела неодушевленные. Этот пример может быть точнее. Представить себе подобные лодку и корабль, погруженный в жидкость до одной и той же относительной черты. На том и другом предмете положить паровые машины, и, конечно, на корабле поместится сила, пропорциональная его объему или подъемной силе, то есть можно допустить, что сила судна пропорциональна его массе или кубу длины.
Таким образом, к подобно изменяющемуся судну можно применить ту же формулу, как и к животному, которое не может по нашему желанию изменяться подобно.
Если, например, допустить, что длина лодки 10 метров, а длина корабля в 8 раз больше, то есть 80 метров, то скорость корабля будет в два раза ( ) больше скорости лодки. Чтобы лодка двигалась с такой же скоростью, как и корабль, или чтобы малая рыба могла избегнуть преследования большой, необходимо при прочих неизменных обстоятельствах, чтобы как лодка, так и малая рыба имели более удлиненную форму, чем имеют корабли и рыба. Из той же формулы следует, что скорость движения зависит также от коэффициента сопротивления среды, в которой движется животное...»10
Циолковский демонстрирует весьма нетривиальный подход к решению сложной задачи математического моделирования. Обычный для типичного адепта научной школы путь от математической записи к анализу этой записи и получению выводов о характере изучаемого объекта неизвестен Константину Эдуардовичу, не привит годами академического обучения. С одной стороны, простота рассуждений не позволяет нам быть уверенными в том, что Циолковский перед написанием статьи не производил математические расчеты, из которых данные суждения явились выводом. Вполне логично, если так, ибо Сеченов вряд ли смог бы оценить эти расчеты. Позднее мы увидим, что Циолковский отнюдь не брезгует математическим моделированием.
Отчасти, возможность заменить строгую математическую модель умозрительными представлениями позволяет Циолковскому его широчайшее воображение. Наиболее полно отражает эту широту работа, написанная в 1883 году — «Свободное пространство». На следующий день после своего исторического полета Гагарин рассказывал корреспонденту «Правды» Н.Денисову про Циолковского: «Я просто поражаюсь, как правильно мог предвидеть наш замечательный ученый все то, с чем только что довелось встретиться, что пришлось испытать на себе! Многие, очень многие его предположения (выделено мною — С.Е.) оказались совершенно правильными. Вчерашний полет наглядно убедил меня в этом»11
Действительно, разве можно с помощью математического моделирования, в условиях отсутствия других вычислительных средств, кроме логарифмической линейки и циркуля, получить все те выводы и следствия, которые черпает Циолковский лишая предметы веса, изолируя их от неподвижных массивных тел? Не так–то просто лишить все окружающие тела трения, оставив во внимании только инерцию. Взаимодействие тел на орбите проще, чем на планете, но насколько просто не забыть про все отличии характерных форм этого взаимодействия? Реактивное движение при разлетании, отсутствие тяжести и трения. «Мне пить хочется, — поясняет Циолковский, — на расстоянии 10 метров то меня, ничем не поддерживаемый, висит в пространстве графин с водой. В моем жилетном кармане часы, в моих руках — клубок тонких ниток, массой которых я пренебрегаю. Свободный конец нитки я привязываю к часам и эти часы бросаю по направлению, противоположному тому, в котором я вижу графин. Часы быстро от меня уходят; клубок ниток развивается, я же сам постепенно приближаюсь к графину»12. А каковы физиологические особенности невесомости? Что можно сказать об этом, ни разу не испытав невесомости? А что может сказать о невесомости человек, который раньше и слова такого не слышал? «Страшно в этой бездне, — пишет Циолковский, — ничем не ограниченной и без родимых предметов кругом: нет под ногами Земли, нет и земного неба!» Современная жизнь заставляет нас часто ощущать отсутствие под ногами всякой опоры, к этому можно привыкнуть, но вот отсутствие привычного земного неба заставляет испугаться не на шутку.
Но не случайны все эти фантазии и сказки. Не бесследны они, так как в идее часов на веревке заложен великий принцип реактивного движителя. Тот принцип, открытие которого приписывают Константину Эдуардовичу.
Еще 20 лет назад мало для кого казалось странным мнение, будто космос — бесперспективная, никому не нужная и даже вредная научная отрасль. Сегодня становится очевидным, что покорение космоса опережает свою историческую обоснованность. Стоимость космических запусков не уменьшается, эффективность космических аппаратов не растет, что обуславливает сокращение занятости специалистов в этой отрасли. Особенно сильно страдает пилотируемая космонавтика (судя, например, по печальным итогам программ «Буран» и МКС «Альфа»). Для мониторинга же околоземного пространства «запуски делать научились», как некогда выразился Г.Титов, отвечая на вопросы корреспондента «Науки и Жизни»13.
В позапрошлом же веке историческая необусловленность сообщений с мировым пространством была очевидна для любого марксиста. И хотя Циолковский не был марксистом, первоначальный свой выбор он сделал в пользу исследования возможностей атмосферы. Вполне естественно его желание совместить теоретические изыски с практическими результатами. Циолковский начинает разрабатывать цельнометаллический дирижабль. Этот дирижабль обладает особым металлическим баллоном, способным изменять свой объем в зависимости от температуры газа–наполнителя.
В 1885 году из под его пера выходит «Теория Аэростата», написанная в тяжелых муках (утром по два часа до занятий в школе и вечером после проверки работ учеников). Константин Эдуардович последовательно отстаивает свое мнение о необходимости использовать в качестве оболочки металл. Циолковский много паял и резал по жести в этот период. Об этих работах узнал Павел Михайлович Голубицкий, интеллигентный, не чуждый науке чиновник14. «Не так давно, волею случая, — рассказывал Голубицкий, — попал я в город Боровск. Сотня верст от Москвы, а глушь несусветная! Кругом старообрядцы, строгие, нелюдимые. И вот здесь, в этой глуши, живет учитель. Он искренне верит, что воздушные корабли понесутся, куда только захотят люди...
Я решил навестить изобретателя и, сознаюсь, пришел в ужас: маленькая квартира, большая семья, бедность из всех щелей, а посередине разные модели. Хозяин глух, а потому крайне застенчив. Но мысли!... Здравые и крайне интересные. Как хорошо было бы пригласить этого человека в Москву!..»15
И вот он в Москве... В одной из аудиторий Политехнического музея к нему было приковано внимание Столетова, Жуковского, Вейнберга, Михельсона и других ученых. По возвращению в Боровск, Циолковский заснул как убитый, но посреди ночи случился пожар, все рукописи погибли... Пожалуй, это был первый камень судьбы в огороде ученого. Их будет еще очень много, но все будет стерплено. Рукопись «Теория аэростата» не сгорела, она в Москве. Семья Циолковских переселилась на другой край города, но они тут же угодили в наводнение... Снова переселение, на сей раз в центр города.
Именно здесь были закончены все чертежи цельнометаллического дирижабля. И именно здесь столкнулся Циолковский с тем, чего лишен ученый не от Академии. Чертежи есть, но как воплотить их в металле? Откуда взять средства для строительства? Откуда взять силы, площади?
Циолковский работает один. Ему не с кем посоветоваться, не с кем обсудить актуальные проблемы расчетов, концепций, решений. Это чрезвычайно нетипично для современного инженера. Современные научные школы строят специально так, чтобы процесс научного творчества сопровождался обсуждением: семинары, лекции, монографии — все это обязательно для научной деятельности. Что же все это значит? Что задача, над которой работает Циолковский столь проста, что может быть решена одним человеком? Или быть может он настолько гениален, что способен заменить своими способностями целый ряд специалистов? Думаю, разгадка кажущейся проблемы в недооценке способностей одного человека.
Вспомним, что Константин Эдуардович работал один, много времени проводил в одиночестве. Его растерянность (например, он часто терял зонтик, о котором поэтому знал весь Боровск) говорит об абсолютной отрешенности от мирской суеты. Тогда как современная научная школа создана для поддержки специалиста в бурлящем обществе. Трудно сейчас встретить молодого ученого, внешне напоминающего известный персонаж комедии Гайдая, Шурика. Опасность, подстерегающая растерянного человека на улицах Москвы, отнюдь не ограничивается раскрытом люком, или собакой–сторожем. Условия существования в капиталистическом обществе, условия «войны всех против всех» не позволяют сосредоточить свою умственную деятельность на научной работе; требуется утруждать себя добыванием денег, подобно тому, как в первобытное время приходилось утруждать себя добыванием пищи. У современного человека времени для предания рассуждениям столько же, сколько было когда–то у его далекого пещерного предка. В период Циолковского мировой империализм еще не узурпировал информацию, не повесил на нее ярлык с ценой, хотя уже тогда практиковались такие методики понижения самосознания граждан, как «черный PR». Отсюда и кажется, будто научная плодовитость Циолковского феноменальна.
Конечно, индивидуальное творчество имеет существенный недостаток. Работая одному, очень, крайне тяжело заметить ошибку в собственных суждениях. Можно ждать, что в ходе логических размышлений, или упрощениях, или уточнениях окажется какая–то деталь, какая-то мелочь, из–за которой потом получится, что весь механизм не сможет сдвинуться ни на миллиметр. Коллективная работа, возможность обратиться к коллеге с просьбой проверить выкладки, позволяет избежать эту трудность, становясь насущной необходимостью. А каким сильным может быть психологическое потрясение для творца, если реакцией общества на проделанные в индивидуальном порядке творческие изыски, станут лишь реакции на содержащиеся в них ошибки, потом выявленные и публично осмеянные? А ведь именно так любят поступать почему–то отечественные школьные учителя, а также некоторые вузовские преподаватели. Сколько, интересно знать, было погублено потенциальных Циолковских и Кулибиных такой вот элементарной человеческой тупостью?
Не только ошибки может не заметить одинокий исследователь. Может он не заметить и гениальные догадки. Малозначительные детали, или простые выводы увлеченным исследователем проглатываются, пропускаются, принимаются как есть. А потом выясняется, что за этими выводами скрывается мат в два хода. Именно этот мат и видят обычно своим свежим и незатуманенным взглядом коллеги. Но иногда получается так, что и мимо их взгляда проходит незамеченной гениальная мысль. Так вышло с атомной бомбой — 5 лет проект неизвестного инженера «по осуществлению реакции быстро делящихся атомов урана 235, приводящей к взрыву большой мощности», пролежал на полках Академии Наук СССР до 1945 года. А ведь этот проект содержал упрощенное, но достаточное для реализации, техническое описание атомной бомбы. Обрати на него внимание в Академии в начале войны, не было бы 50 миллионов жертв нацизма.
Научные школы очень важны для науки. Они позволяют ей оставаться научной, не впускать в свои ряды злокачественные элементы, с другой стороны заставляя полезные брать стены академий штурмом. Штурмом, к сожалению, не столько мозговым, сколько практическим. Академия должна быть последовательной. Поэтому отказав Циолковскому на почве общего неверия в будущее дирижаблей, обоснованных тем фактом, что «в Европе и Америке было сделано несколько попыток строить металлические аэростаты, не приведших ни к каким результатам...»16, Академия поступила как полагается Академии.
Все предсказываемые методикой работы Циолковского следствия оправдались самым насущным образом. Конечно, не на почве неверия отказала Академия. Письмо Циолковского с расчетами дирижабля и бумажной моделью (меняющей свои размеры) было переслано Д.И.Менделееву, а тот передал его на рассмотрению Евгений Степановичу Федорову, известному военному инженеру. Федоров ранее предпринимал попытку строить аэростат, результат которой был раскритикован. В результате он жестко, со своей субъективной позиции, возненавидел аэростаты. И хотя, по словам Арлазорова, «держался по отношению к нему [Циолковскому] корректно»17, допустить дирижабль Циолковского до ассигнаций не мог. Видите ли, «прожектером не приняты во внимание трудности сцепления и спайки тонких медных листов оболочки аэростата. Летать на таком аэростате опасно: оболочка может легко дать трещину»18.
Циолковский переезжает в Калугу, на родину космонавтики. Неожиданно для него самого. Конечно, не зная, что именно здесь будет рождена космонавтика. Циолковский продолжает борьбу. Теперь уже не с формулами. Теперь — с людьми. Серыми, холодными. На самом деле просто тенями. Людьми, которые работают в Академии. Именно эта борьба приводит его к первому серьезному открытию в инженерных науках. К открытию автопилота, первоначальная модель которого была названа «регулятором устойчивого направления оси». Как все гениальное, он прост. Как все гениальное, для рождения своего он потребовал огромной терпеливости. Это устройство представляло собой небольшую дугообразную трубку с ртутью. Стоило аэростату наклониться, как ртуть перемещалась и замыкала контакты. Включался генератор электричества, приводил в действие насос, который перекачивал воду по трубам аэростата, расположенным вдоль аэростата. Тяжесть воды выравнивала аэростат. Аэростат выправлял свое положение без участия человека. И хотя теория автоматов впервые была выдвинута не Циолковским, а другим, не менее гениальным человеком — Лейбницем, автомат Циолковского — всем автоматам автомат! Можно предположить, что Циолковский был знаком с теорией автоматов Лейбница, т.к. Циолковский в своих поздних работах часто сравнивает свое понятие атома с монадой Лейбница19. Автомат Циолковского никогда не был воплощен в реальность, но он был ничуть не хуже первых автопилотных автоматов фирмы Сперри, созданных в 1909–1913 годах. Другими словами, изобретение «пролежало на полке» 15 лет.
Федоров по–прежнему непреклонен. Даже после того, как Циолковский на свои средства издал брошюру «Аэростат металлический управляемый», в которой содержалось описание выше упомянутого устройства. На стороне Федорова появился новый аргумент: все тверже стали говорить академики об аппаратах тяжелее воздуха.
Константин Эдуардович конечно не в силах устоять перед желанием оценить возможности самолета. Он создает «Аэроплан или птицеподобную (авиационную) летательную машину», до боли напоминающую по виду самолет военного и довоенного времени. Только у самолета Циолковского винтов два (соосных, в носовой части), а крыло имеет перепончатый вид — как у современных сверхзвуковых пассажирских лайнеров (например, пассажирских сверхзвуковых лайнеров «Concord»). В качестве двигателей у этой машины два взрывных бензиновых двигателя, «охлаждаемые потоком встречного воздуха»20.
Самостоятельность Циолковского определила его отношения к моделям Лилиенталя и Максима: «Никаких летающих этажерок! Никаких мачт! Никаких расчалок!»21. Как известно, эта мысль на четверть века опередила мысль авиаконструкторов с мировыми именами. Как объяснить такую прозорливость? Или это не прозорливость вовсе? Циолковский не производил расчетов на прочность того «стального жестокрылого жука», в виде которого представлял себе самолет. Да и возможности провести такой расчет у него не было — как считать подъемную силу он не знал; о влиянии продолговатости догадывался, но считать ее влияние на силу сопротивления научится очень нескоро, а имеющаяся в его распоряжении формула Ньютона абсолютно неприменима для расчетов такой конструкции, как самолет. Единственное, что могло, по моему мнению, удерживать в нем уверенность, это вера в гениальность природы. В природе, у птиц, не встречаются никакие этажерки, растяжки и мачты. Значит, можно создать птицеподобную машину, лишенную этажерок, растяжек и мачт. Эти и подобные аргументы сильны, но абсолютно неконструктивны. Академия такие не съест. Однако как, если не из подобия c птицами, предусмотрел Циолковский посадку и взлет? Он предусмотрел «выдвигающиеся внизу корпуса» колеса, появившиеся спустя полтора десятка лет22, указал, что взлетать и садиться надо против ветра.
Совсем отдельно стоит изобретение Циолковским гироскопического автопилота. «Мне кажется, — пишет ученый, — для аэроплана следует употребить как регулятор горизонтальности маленький, но быстро вращающийся диск, укрепленный на осях таким образом, чтобы его плоскость могла всегда сохранять одно положение, несмотря на вращение и наклонение снаряда. При быстром, непрерывно поддерживаемом вращении диска (гироскоп) его плоскость будет неподвижна относительно снаряда.»23 Поразительное техническое чутье! Не только идея гироскопического автопилота, который еще не скоро прочно закрепит свои позиции в роли источника информации для электроники, наполняющей современные летательные средства, ценна в работе, опубликованной в «Науке и Жизни» в 1894 году. Там же сообщатся о равнопрочном крыле, о необходимости уменьшать его толщину от корня к концевым частям, о металлических пустотелых трубках, как основном элементе конструкции24. Довольно банально звучат эти сведения, но для авиаторов на протяжении полувека их реализация составляла фантастику. Путь от бамбука до сплава Д16 был долгим. Циолковский — предсказатель, пророк, Да Винчи IXX века, но не инженер, не конструктор. Циолковский — исследователь.
Всем известно, что воздух по–разному обтекает предметы, расположенные на его пути. Вполне верным также является наблюдение, что величина сопротивления, которое встречает тело, находящееся в потоке, пропорционально площади площадки, поперечной к потоку воздуха. Но насколько?
Циолковский отстаивал за дирижаблями право на существование. Их эффективность для перевозки большого количества пассажиров казалась неоспоримой. Однако аэродинамические показатели дирижаблей оставались невыясненными. Никто не мог точно сказать, насколько велико их сопротивление воздуху, насколько велика зависимость от формы конкретного баллона. Выход может быть только один: необходимо измерить аэродинамические силы.
Константин Эдуардович считается тем человеком, которому впервые удалось это сделать. А метод, которым он действовал, является настолько простым и эффективным, что используется до сих пор.
Пусть требуется измерить обтекаемость некого эллипсоида, о котором известны характерные размеры: величины ребер. Возьмем обычные весы, две трубки достаточно большого радиуса, чтобы в них смог появится этот эллипсоид. Закрепим весы для горизонтальной подвижности, соединив их грузила, один с эллипсоидом, а второй — с пластинкой, набор которых имеется в ассортименте. Эти пластинки являются «аэродинамическими грузиками». Предоставив систему воздушному потоку, подбирая пластинки, пока не будет достигнуто равновесие, подсчитаем величину сопротивления эллипсоида.
Циолковский брал свои первые аэродинамические весы, карабкался с ними на крышу, где, подрезая пластинку ножницами, добивался равновесия. Терпеливость и кропотливость Циолковского, сосредоточенность на работе, щедро одарили его приятными часами сознания, что теоретические расчеты оказались верны. Эксперимент их подтвердил! Теперь в руках Циолковского есть веские доказательства, которыми он готов сокрушить бастион Академии. Циолковский разрабатывает схему аэродинамической трубы: прибора следующего поколения, который позволит ему провести огромную серию опытов, получить исчерпывающий ответ на вопрос о влиянии кормовой части на сопротивление воздуха, а также об оптимальной форме крыла. Ему нужны деньги, а денег, как обычно, ни у кого нет. Русское физикохимическое общество вынуждено ему отказать («Чтобы получить результаты, интересные для науки, нужны опыты в значительно более широком масштабе, а для них у общества нет денег»25). Ценой недоедания всей семьи, Циолковский, тем не менее, строит свою первую «воздуходувку». Этот аппарат состоит из двух частей: нагнетателя с механизм запуска и стола для испытаний. Более подробное техническое описание дадим ниже.
С помощью своей воздуходувки Циолковский–исследователь впервые получает зависимость аэродинамического трения от формы обтекаемого тела, не говоря уж о получении доказательств влияния кормы, отрицаемой некоторыми академиками (М.М.Поморцевым). «Прибор, устроенный мною, — пишет Константин Эдуардович, — так дешев, удобен и прост, так быстро решает неразрешимые теоретические вопросы, что должен считаться необходимой принадлежностью каждого университета или физического кабинета»26. Так просто и беззаботно на кончике пера рождаются высказывания пророка. Думал ли он тогда о том, что его труба будет использоваться архитекторами для продувки макетов кварталов, или автостроителями для исследования аэродинамических свойств кузовов новых автомобилей?
Окрыленный успехом, он пишет письмо теперь уже не в физико–химическое общество, и не в техническое, а прямиком в Императорскую Академию наук. Академия не обманула. Честно «проиграв» схватку, она ассигновала Циолковскому 470 рублей на постройку трубы.
Через год труба была готова.
Большая аэродинамическая труба Циолковского по внешнему виду напоминала обычный фен. Одна ее половина представляла собой цилиндрический кожух, внутри которого, не касаясь кожуха, располагалось колесо с лопастями. К его оси подводился шнур, уходящий к потолку а оттуда, через систему блоков, к грузу. Масса груза позволяла выбирать скорость вращения колеса, а потому — силу воздушного потока. Кожух имел спиралевидный выход в виде четырехугольного отверстия, из которого шел выходящий поток. На это отверстие надевалась решетка с ячейками, образованными широкими пластинами — она выравнивала воздушный поток по всей его ширине. Напротив выхода из отверстия размещался стол для моделей. На столе располагался ящик с водой, в котором плавал другой ящик. Эти два ящика соединялись металлической стрелкой, имеющей загогулину, вставленную в специальную скобу, выполняющую роль шпоночного отверстия. У плавающего ящика имелись прутья, на которые закреплялась модель. Когда появлялся воздушный поток, из–за давления со стороны воздуха на модель, внутренний ящик отплывал на некоторое расстояние назад, заставляя стрелку перемещаться и показывать таким образом величину давления воздушного потока. Шкала давлений калибровалась с учетом жесткости стрелки путем замеров давления от прямоугольной пластины.
С помощью этой трубы было проделано гигантское число опытов. Для каждого изготовлялась собственная модель. Циолковский вытачивал деревянную заготовку модели на строгальном станке, или делал заказ на заводе. Затем наносил на поверхность деревянной модели кусочки бумаги, смоченные в воде и клее. Когда конструкция засыхала, разрезал пополам, извлекал деревянную модель, склеивал легкую бумажную оболочку и проводил опыты. Результаты опытов сводил в таблицу, округляя цифры до десятитысячных. Он «определил коэффициент сопротивления шара, плоской пластинки, цилиндра, конуса и других тел»27.
Конечно, достойно обработать эти результаты теми средствами, которыми располагала вычислительная математика того периода, было невозможно. Мы увидим в его тетрадях лишь грубые графики, сведенные грубыми «ручными» сплайнами, при полном отсутствии явных эмпирических закономерностей... По этим графикам Циолковский, по–видимому, делал предположение о показательной форме закономерностей сопротивления от формы модели.. Когда в декабре 1902 года все расчеты были завершены, произошло неожиданное (для Циолковского). В Академии отказались публиковать эти результаты. Академик Рыкачев заявил, что «для разрешения вопроса о помещении труда г–на Циолковского в изданиях Академии наук необходимо предварительно испросить от автора материал наблюдений в чистом виде, сгруппированный так, чтобы для каждого его вывода, данного в тексте, были приведены все наблюдения, из которых этот вывод сделан, с указанием по крайней мере дней, когда эти наблюдения произведены...»28. Циолковскому попросту не доверяли, он оказался чужим в монастыре науки. И конечно его это обидело: никакой правки в материалы не было внесено. Позднее рукопись Циолковского и вовсе была потеряна (нашлась лишь через 30 лет...).29 В этом же году покончил с собой сын Циолковского, Игнатий... Позднее Циолковский писал об этом периоде: «На последний план я ставил благо семьи и близких. Все для высокого. Я не пил, не курил, не тратил ни одной лишней копейки на себя, например, на одежду. Я был всегда почти впроголодь, плохо одет. Терпела со мной и семья... Я часто раздражался и, может быть, делал жизнь окружающих тяжелой, нервной»30. Вот та цена, которую платит творчески живущий человек за свои утехи. Та цена, которой достается человечеству развитие и прогресс. Общее Благо, положенное на чашу весов, супротив интересов единственного индивида, расплачивающегося собственным благополучием за природный недостаток веса.
Период конца века позапрошлого, начала прошлого, как и конца прошлого–начала нынешнего, сопровождался повышенным интересом к инопланетным жителям. Склонность людей обострять мироощущение на рубежах веков сохраняется из века в век, проистекая из глубин стадного человеческого начала. Символизм есть в жизни любого человека, ибо символы позволяют закрепить в памяти накрепко события жизни, которые впоследствии не хотелось бы повторить, или, напротив, указывающие на приятные ассоциации. В жизни общества символизм проявляется в том числе и с помощью магии дат: знаки зодиака, зависящие от даты рождения; китайские календари, делящие время на 12–и летки и присваивающие каждому году из этого периода символическое животное. Рубеж веков, смена девяток на нули — это символический период в жизни любого человека, использующего обычный григорианский календарь.
Символизм больших фигур — это еще одна слабость человечества. Эйфелева башня, Египетские Пирамиды, американские небоскребы — все это знаки цивилизации. 100 лет назад эти знаки были еще больше, чем теперь. А склонность к гигантизму проявлялась в неуемных масштабах.
С целью войти в контакт с иноземными разумными существами Карл Фридрих Гаусс предлагал изобразить в бескрайних просторах Сибири грандиозный чертеж, подтверждающий правоту теоремы Пифагора31. Для сигнализации также предполагалось использовать гигантские солнечные зайчики, гигантские костры, гигантский фейерверк и так далее. Какая идея может быть проще?
К сожалению, не все, что проще, то правильнее. Циолковский не сомневался, что во Вселенной кроме людей существуют разумные существа. Он всегда подчеркивал это и вкладывал в это убеждение сакраментальный смысл. В своей работе «Неизвестные разумные силы» он пишет: «...мы имеем множество фактов, собранных достойными доверия людьми. Факты эти указывают на присутствие каких–то сил, каких-то разумных существ, вмешивающихся в нашу человеческую жизнь.»32
Радио еще не открыто. Сейчас Циолковский в голос предлагает для связи с космическим пространством использовать азбуку Морзе33... Но вот только методика отправки сигналов, предложенная Циолковским, слишком наивна. Располагая фактами о том, что с Земли виден Марс, и даже Деймос и Фобос, он предполагает, что это позволит астрономам Марса разглядеть на Земле белую точку, движущуюся на черном фоне. Он предлагает соорудить на весенней черной пахоте ряд щитов, площадью в одну квадратную версту, окрашенных яркой белой краской.
Конечно, по сути эта идея верна, да и не представляется сегодня иных способов связи с космическим пространством, кроме как через анализ в синергетических сетях воспринимаемого космического шума. Идея, которой болели люди в конце IXX века жива и сегодня, а технические средства, которыми располагает человечество к началу XXI века позволяют не только передавать сигналы, но и принимать их. Разработан и успешно функционирует уже несколько десятков лет международный проект SETI (Communication with Extraterrestrial Intelligence)34, в котором принимают участие миллионы людей по всему земному шару, в свободное путешествие по космосу отравлены миллионы посланий. В том числе, по сообщениям СМИ, в прошлом году состоялась отправка космического корабля, на борту которого содержалось порядка 25 килограмм посланий от простых земных граждан. Что же касается непосредственной сигнализации, то хотя приборы для сигнализации и существуют в проектах (например, вогнутые зеркала, или квантовые генераторы), их стоимость обычно убивает энтузиазм, который меркнет перед прагматическими интересами Человечества.
В более поздний период Циолковский пишет: «Теперь, ввиду доказанной возможности межпланетных сообщений, следует относиться к таким «непонятным» явлениям внимательнее»35. Странным и таинственным кажется это высказывание ввиду того факта, что от Циолковского не сохранилось никаких документальных свидетельств заинтересованности тунгусским феноменом (о котором он, бесспорно, знал). Представляется понятным его интерес к небесным представлениям падающих космических тел: болидам, метеоритам. Не имея пока никаких сведений о сверхзвуковых скоростях, и тем более — гиперзвуковых, Циолковский не в силах объяснить свечение падающих тел, вызванное, как мы знаем теперь, ионизацией воздуха.
Я желаю заострить внимание на этом вопросе из–за небольших заметок, сделанных Циолковским на одной из открыток, полученных им в изобилии после публикации в «Известиях» (20 мая 1934 года) просьбы присылать ему сведения о болиде, недавно упавшем над Боровским районом. «Ракета–3-4. Военно-развед.ракета двигался 1Ѕ сек. Необычное сияние»36. Циолковский всегда совмещал в себе удивительным образом веру и знание, обычно считающиеся несовместимыми. Что именно заставило его сделать столь странную пометку теперь узнать невозможно. Интересно, сколько подобных заметок было сделано Циолковским в тех многочисленных рукописях, которые были уничтожены наводнениями и пожаром?
Известно, что целые серии писем Константина Эдуардовича не были переданы Академии, несмотря на знаменитое завещание Партии, оставленное им незадолго до смерти. Циолковский не раз признавался, что имел галлюцинации. Возможно, это послужило причиной, заставившей его глубоко уверовать в пришествие иноземных разумных существ. Он без стеснения пишет в «Неизвестных разумных силах»: «Вот что случилось со мной 31 мая 1928 года вечером, часов в 8. После чтения или какой–то другой работы я вышел по обыкновению освежиться на крытый застекленный балкон. (...) Погода была полуоблачная, и солнце было закрыто облаками. Почти у самого горизонта я увидел без всяких недостатков как бы напечатанные горизонтально расположенные рядом три буквы: rАу. (...) Через минуту я вошел в комнату, чтобы записать дату и самое слово, как оно было начертано облаками. Тут же мне пришло в голову принять буквы за латинские. Тогда я прочел: «Рай». Это уже имело смысл.
Слово было довольно пошло, но что делать: бери, что дают. Под облачным словом было что–то вроде плиты или гробницы (я не обратил внимания).» Во истину, это не единственное подобное заявление! Например, «...опять не помню, что я прежде увидел. Кажется, облачный крест точной формы, как бы вырезанный из бумаги (четырехконечный католический «криж» с равными концами).
Не отрывая глаз от него, я стал звать жену, но она не слыхала и не пришла. Я успокоился и стал смотреть по сторонам. Потом опять взглянул на крест, но уже увидел фигуру человека, тоже как бы вырезанную из бумаги (без глаз, без пальцев, очень грубую, но правильную). Потом уже припомнил, что я ранее желал все это видеть.»37
Подобные свидетельства заставляют иначе взглянуть на одержимость Циолковского идеей межпланетных сообщений, но все они ничуть не умаляют тех достижений, которые на этом поприще были совершены Циолковским.
Инертность академического мышления никогда не отрицалась, она существовала всегда. Постоянность заработков всегда только убаюкивала. Редко в Академии находится человек, делающий что–то поперек проторенного пути. Слишком сложно это для Академии. Думаю, если собрать обширную статистику, то окажется, что обычный человек попадает в Академию после того, как совершит что–то поперек академических предрассудков. И что человек, «родившийся в академии», т.е. попавший туда обычный путем (школа — институт — аспирантура — научная работа, навязанная научным руководителем) никогда не совершал преступлений перед предрассудком.
В Академии привыкли видеть в воздухе атмосферы опорную среду. Эта мысль так же естественна, как умывание по утрам. Человек же, утверждающий, будто опорная среда вовсе не так уж и не необходима, кажется Академии ненормальным.
«Очевидно, что принцип полета птицы и ракеты один и тот же с механической точки зрения, ибо разница лишь в том, что ракета получает сжатый газ от горящего пороха, а птица сжимает находящийся под ней воздух»38. Это слова изобретателя А.П.Федорова, которые стали известны Циолковскому по брошюре «Новый способ полета, исключающий атмосферу как опорную среду». Этот Федоров не является членом Академии, его даже нельзя назвать отцом ракетной отрасли. За 15 лет до Федорова принцип реактивного движения и идею ракеты выдвинул Николай Иванович Кибальчич.
10 мая 1897 года Константин Эдуардович закончил производить расчет ракеты.39
В том же году Циолковского навестил его давний друг и товарищ П.М.Голубиций, который после встречи опубликовал в «Калужском вестнике» обширную статью «Наш пророк». «Я ушел от Циолковского с тяжелыми думами. С одной стороны я думал: теперь XIX век, век великих изобретений и открытий, переходная ступень, как пророчил Столетов, от века электричества к веку эфира, а с другой стороны, отсутствие всякой возможности для бедного труженика познакомить со своими работами тех лиц, которые могли бы интересоваться ими.
Я обращаюсь к вам, глубокоуважаемые профессора и титаны русской науки, окажите вашу могучую поддержку бедному труженику, так сказать, вашему чернорабочему, укажите ему на его промахи, помогите ему вашими советами... Обращаюсь к вам, люди, чуждые науке, и заявляю, что компетентные люди признали большое научное значение работ Циолковского, и потому помогите ему... Прошу г.г. редакторов русских газет и журналов не отказать в интересах пособия русским изобретателям в перепечатании настоящей заметки.»
Снова хочется удивляться и поражаться. Как в таких условиях, если верить словам Голубицкого, может быть рождена космонавтика? Диву даешься осознавая, сколько на самом деле надо иметь обычному человеку, чтобы иметь возможность изобретать.
Ракета Циолковского работает на водороде и кислороде40. Содержит устройство для автоматического позиционирования относительно ярких небесных тел (Солнца)41. Автопилот работает на базе гироскопа, который соединен с газовыми рулями, сделанными из графита42: «При поворачивании пластинки вылетающий из трубы поток сам вращается; рождается его вихреобразное движение, что и заставляет снаряд поворачиваться вокруг своей длинной оси в ту или другую сторону»43.
И конечно, реакция научных масс на сенсационную работу («Исследование мировых пространств реактивными методами», первую часть которого опубликовали в «Научном обозрении»), опережающую необходимость в сделанных открытиях, предсказуем: он обратно пропорционален ясности и выразительности этого открытия, т.е. совсем мал.
В дальнейших работах, которые были опубликованы через 8 лет в «Вестнике воздухоплаванья», Циолковский описал стенобитный таран, способный разорвать плен гравитации. Он писал об огромных металлических футлярах с водой для космонавтов, защищающих от перегрузок, оранжереях для очистки воздуха и выращивания плодов, о борьбе с невесомостью, об использовании для создания тяги продуктов распада радиоактивных веществ (т.е. по сути предлагал использовать то, что сегодня мы привыкли называть фотонным двигателем)44. В 1911 году он писал: «Может быть, с помощью электричества можно будет со временем придавать огромную скорость выбрасываемым из реактивного прибора частицам»45 , а в 1925 году эта идея обратилась в мысль использовать для тяги электрический ток — «...давление солнечного света, электромагнитных волн и частиц гелия (α-лучи) может быть и сейчас применено в эфире к снарядам, успевшим уже победить тяготение Земли».
Трудно представить себе тот психологический эффект, который создавал рассказ автора о прогулках по Луне или любовании Марсом с высоты птичьего полета. Характерной чертой этого рассказа, в отличии от многочисленных фантастических россказней, является его научная обоснованность, внутренняя непротиворечивость, последовательность. Циолковский действительно добился успеха. Эта работа, в отличии от той, что была написана 8 лет назад, имела грандиозный успех. Она раскроила косность прагматического Академического мышления и освободила свободу творчества для тысяч изобретателей по всей России. Большую роль в обеспечении успеха этой работе сыграло, очевидно, завоевание авиацией прочной позиции в обществе: к 1911 году самолет в небе уже не был чересчур необычным явлением.
Циолковский разработал теорию многоступенчатых ракет. Он рассмотрел (приближенно) влияние атмосферы на полет ракеты, а также вычислил небоходимые запасы топлива для преодоления сил сопротивления воздушной оболочки Земли.46 Циолковский ни на секунду не сомневался в необходимости собственных работ, он видел в ракете проводник к далеким мирам, средство преобразования Солнечной системы. Он писал: «Ракета для меня только способ, только метод проникновения в глубины космоса, но отнюдь не самоцель … Будет иной способ передвижения в глубину космоса, приму и его… Вся суть – в переселении с Земли и в заселении космоса.»47
Однако популярность его работ, общероссийская, а затем и мировая известность оказала ракетной технике дурную услугу. Военные знали свое дело во все времена.
Ракетные войска — пожалуй, самые разрушительные из существующих родов войск. Ракеты могут быть удобными носителями для химического и бактериологического оружия, могут переносить с континента на континент, или даже с планеты на планету ядерные заряды. Для управления они не нуждаются в операторе–человеке, их можно рассеять в воздухе в мириад, подобно снопам искр, или долго прятать в подземном замаскированном бункере с минимумом охраны.
Когда во время Великой Отечественной Войны русские войска стали применять установки «Катюша», выяснилось еще одно обстоятельное достоинство: тяжелая психологическая реакция на смертоносные ракетные машины. Сейчас никого не удивишь и установкой «Град». Но в далеком IXX веке известие о «летающих минах» глубоко взволновало Циолковского.
«Ровно два года тому назад — в мае 1903 года — в №5 «Научного обозрения» появилась моя математическая работа (на два печатных листа) — «Исследование мировых пространств реактивными приборами»...
И вот всесветные акулы (как называет Эдисон похитителей чужих мыслей) уже успели отчасти подтвердить мои идеи и, увы, уже применить их к разрушительным целям. Я не работал никогда над тем, чтобы усовершенствовать способы ведения войны. Это противно моему христианскому духу. Работая над реактивными приборами, я имел мирные и высокие цели: завоевать вселенную для блага человечества, завоевать пространство и энергию, испускаемую солнцем. Но что же вы, мудрецы, любители истины и блага, не поддержали меня? Почему не разобраны, не проверены мои работы, почему не обратили, наконец, на них даже внимания? Орудия разрушения вас занимают, а орудия блага — нет.
Когда это кончится, пренебрежение мыслью, пренебрежение великим? Если я не прав в том великом, докажите мне, а если я прав, то почему не слушаете меня...
Общество от этого теряет бездну... Акулы распоряжаются и преподносят, что и как хотят: вместо исследования неба — боевые снаряды, вместо истины — убийство.»48
Сообщение, вызвавшее тяжелую реакцию Циолковского — газетная утка. Настоящий же рев реактивного двигателя известит Человечество о начале космической эры лишь в 1928 году, в Ганновере. То была первая модель реактивного автомобиля от Оппеля. Сегодня известно, что реактивные двигатели на автомобиле неэкономичны, но это не было очевидно в далеком 1928 году. Однако Циолковский уверен: «...к автомобильному же делу реактивные приборы неприменимы, потому что дадут неэкономичные результаты»49.
В 1922 году Циолковский вступил в переписку с российским эмигрантом, Александром Шершевским, проживающим в Геттингене, на родине современной физики. Шершевский просит выслать работы по реактивным приборам. Шершевский же работал в команде Германа Оберта, немецкого инженера, работающего над созданием «почтовой ракеты». Позднее его воспитанник, Вернер фон Браун создаст «Фау–2». Первая же модификация — «Фау-1» — имела гироскопическую стабилизацию и молибденовый газовый руль: не зря Шершевский написал столько писем в Калугу!... В 1945 году Герман Оберт заявлял корреспондентам о том, что это он «разработал теорию, на которой базируются основные принципы космических полетов» 50, конечно не вспоминая о собственных льстивых письмах, отправленных Циолковскому в день его рождения, в далеком теперь 1929 году.
Так, сам того не ведая, Циолковский оказался соучастником грязного дела. И, конечно, во многом такой исход дел, состоящий в его содействии будущим фашистам есть следствие абсолютной неакадемичности изобретателя, незащищенности со стороны Академии от злонамеренных действий и устремлений будущих нацистов.
В небольшой работе «Сопротивление воздуха и скорый поезд», изданной в 1927 году, Циолковский совершает замечательное открытие. Оказывается, если под поезд пустить сжатый воздух под большим давлением, предварительно разогнав поезд до достаточной скорости, можно получить транспортное средство, в котором отсутствует трение! Транспорт на воздушной подушке — чрезвычайно заманчивое решение проблемы трения, над которым ломают головы конструкторы всего мира. К сожалению, более или менее приемлемых для широкой эксплуатации средств такого типа не построено, если не принимать во внимание японский поезд на магнитной подушке. В этом поезде трение не возникает, так как подъемную силу обеспечивает галатейный магнитный механизм. Принцип галатей представляет из себя конструкцию с тремя магнитами, расположенными снизу и по бокам пути. Магниты удерживают поезд на весу магнитным полем, возрастающим от стороны, обращенной к днищу поезда, к источникам поля. Подобный принцип также с пятидесятых годов пытаются использовать для удержания плазмы, но серьезно мешают зазоры между силовыми линиями источников поля: плазма через них свободно утекает из установки. В СМИ также сообщалось о том, что уже внедрены в практику торпеды, обладающие изолирующим слоем плазмы, которая снимает трение между торпедой и жидкостью, в которой происходит ее движение.51
Идеи Циолковского бороздят не только привычные технические системы, являются праотцами для будущих ракет и самолетов. Социальный фактор также всесторонне изучался отцом космонавтики. В этой области ему не приписывают грандиозные открытия, или гениальное предвиденье. Тот общественный строй, который пропагандирует Циолковский — своеобразный образ коммунистического общества. В труде «Горе и гений», написанном в 1916 году, Циолковский предполагает отыскивать в обществе гениев поселив людей в общих, артельных жилищах: «Глубокое изучение людей возможно только при совместной жизни нескольких сотен человек. (...) Она должна протекать в одном большом здании, что по математическим соображениям весьма выгодно и в материальном отношении. Сохранение тепла, чистый без пыли и бактерий воздух, поддержание гигиенических условий, бани, кухни, столовые, библиотеки, мастерские, говорильные и молчальные залы, детские, школы, орудия производства, прачечные и т.д. — все это доступно в совершенном виде только при артельной жизни.»52 Все продумано в этой артельной жизни: условия включения новых членов, их исключения, условия брака, формы работы, отдыха, творчества, ремесла...
До сих пор эти труды не нашли никакой практической реализации, но излагающиеся в них идеи можно без труда увидеть в архитектурных концепциях советского времени. Период функционализма как нельзя лучше способен передать идею Циолковского об идеальном здании для учебы, работы, жизни. Безусловно, я убежден, что особое значение эти работы приобретут в далеком будущем, когда наконец задача космического путешествия станет для Человечества актуальной, сбыточной и исторически обусловленной. В этом заключается их предназначение, ибо Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство.